Памятный знак жертвам войны был установлен в 2009 году между деревнями Чернавчицы и Малая Турна, на месте расстрела евреев ближайших населённых пунктов в 1941-1943 годах. По различным данным здесь было расстреляно от 500 до 700 человек. На памятнике установлена табличка с надписью на иврите, белорусском и английском языках.

Оккупационный режим

Три года гитлеровской оккупации стали для жителей Чернавчиц временем сложных испытаний. Рядом с деревней уже в первые дни войны шли ожесточённые бои с немцами.

В Чернавчицах проходили и расстрелы. Первые карательные операции прошли уже в 1941 году. Причиной этому стало нападение на немецкого солдата, который был ранен неподалёку от костёла. В отместку фашисты тут же схватили десяток жителей деревни и расстреляли. После этого они подожгли костёл, посчитав, что выстрел был сделан оттуда.

25 февраля 1945 года, сотрудниками прокуратуры и НКВД, был составлен о немецко-фашистских злодеяниях, в котором говорилось, что в Чернавчицах захватчики уничтожили не меньше тысячи мирных жителей.

За годы оккупации были разрушены все государственные организации: каменная школа, просторный клуб, лечебный участок, аптека, мельница, швейная и т.д. евреи из Чернавчиц были согнаны в гетто и целиком уничтожены до октября 1942 года.

Чернавчицкое гетто

Перед войной в деревне Чернавчицы проживало около 100 евреев – примерно 30 семей.

Заняв Чернавчицы, немцы, реализуя гитлеровскую программу уничтожения евреев, согнали всех евреев в гетто – выселили их из домов и поселили в заброшенное здание в районе современной больницы. Еврейские дома были разграблены, с них были сняты даже оконные и дверные рамы, а также чугунные плиты на кухнях.

Над узниками гетто безнаказанно издевались, избивали резиновыми палками и взрослых, и детей. Евреев немилосердно эксплуатировали на тяжёлых принудительных работах, в основном на строительстве дорог.

Из воспоминаний Александренко (Коробко) Ларисы Алексеевны (13. 11. 1937), дочки начальника погранпоста в д. Яцковичи

«…в июне 1942 г., после того как выявили всех «восточников», нас увезли в гетто. Помню, как это было. Немцы и полицаи в большие узлы связывают наше имущество, даже мое красивое выходное платьице летит в общую кучу. Мы от страха все плачем, а мама говорит: «Плачьте-плачьте, может, что-нибудь оставят». Затем посадили нас на подводы и повезли в гетто местечка Чернавчицы Брестского района. Из периода нахождения в гетто у меня самой сохранились отрывочные воспоминания, так как мне было всего 4,5 года, когда нас туда привезли. А были мы там до освобождения более двух лет, поэтому период с конца 1943 по 1944 год помню уже лучше. Главным из этих воспоминаний был страх. Как сейчас помню колючую проволоку, за которой мы находились и выйти оттуда не могли. Вижу − по мостовой, которая находится на уровне моей головы, проходят люди, идет ребенок, на ногах у него резиновые блестящие галошики. И так мне захотелось, чтобы и у меня были такие же! Помню, как у детей глисты лезли прямо изо рта. Часто утром видели пятна крови на снегу, и помню разговоры взрослых, что опять ночью был расстрел. Стрельба по ночам была постоянной. Брат рассказывал, как в гетто часто приезжала машина, которую все называли душегубкой. Иногда (уже позже, когда матерям стали давать разрешения на работу в радиусе 3−5 км), как рассказывал мой брат, детям разрешали в ближайшей деревне просить милостыню (побираться). Видимо, оттуда у меня сейчас такой характер: я никогда ничего не прошу, а только стараюсь помочь людям, чем могу. Не выходит из головы рассказ мамы. Как-то она возвращалась с работы и увидела такую картину: мимо проехал полицай на велосипеде, за ним бежит привязанная девочка-еврейка − у нее уже появилась пена изо рта. Эта картина, после рассказа мамы, до сих пор и у меня перед глазами».

Из показаний Григория Шпендика, жителя д. Чернавчицы, 1895 г.р.

«В октябре 1943 года я был направлен для выполнения столярных работ в строящемся здании шефства. От меня требовалось сделать оконные рамы и двери. Работая, ежедневно наблюдал, как полицаи ловили евреев, сажали их в подвалы и сараи. Среди задержанных были старики, женщины с грудными детьми, много ребятишек самых разных возрастов. Постоянно видел, как полицейские показывали друг другу, что они отобрали у этих бедолаг, радовались, если находили золото. Врезался в память такой эпизод… Один полицай отругал мать ребенка за то, что она оставила его раздетым, мол, он же может простудиться. Всего через несколько часов тот же полицейский в числе других расстрелял эту женщину, а ее ребенка забили прикладами».

Первый расстрел в Чернавчицах произошёл в 1941-м году. Причиной этому стало нападение на немецкого солдата, который был ранен неподалёку от костёла. В отместку фашисты тут же схватили десяток жителей деревни и расстреляли. После этого они подожгли костёл, посчитав, что выстрел был сделан оттуда.

Массовое уничтожение населения началось в 1942 году. Часть чернавчицких евреев была вывезена в лагерь в д. Волчин (Каменецкий район). 22 сентября всем его жителям было предложено взять с собой всё ценное и собраться для отправки в Высоко-Литовск. Затем фашисты отвели евреев на 200 метров, к бывшим карьерам, и расстреляли. В том же году в деревне Малая Турна было собрано около 200 евреев из близлежащих деревень, в том числе, как сообщают свидетели, 60 мужчин из Чернавчиц.

В октябре 1943 года немцы расстреляли последних оставшихся евреев из Чернавчиц на пастбище «Дичка», на еврейском кладбище, около соседнего села Малая Турна.

Приговорённым людям приказали полностью раздеться, спуститься в яму и укладываться ровными плотными рядами. После этого два гестаповца расстреливали их сверху ямы. Один из случайных свидетелей уничтожения евреев под Чернавчицами вспоминал, что после расстрела «все были мертвы, а ветер гнал по полю фотографии, которые жертвы носили с собой как самое дорогое».

Из свидетельств Константина Трофимука, жителя д. Чернавчицы, 1903 г. р. О расстрелах евреев в октябре 1943 года

“… Приблизительно в октябре 1943 г. 12 жителей Чернавчиц, в том числе и я, были отправлены копать яму на пастбище “Дичка”, 2,5 км за с. Чернавчицы… Ровно через полтора часа прибыл трактор с большой платформой, на которой находились исключительно еврейские женщины и среди них один ребёнок – мальчик лет 7-8. Следом за трактором прибыла и автомашина с тремя гестаповцами, которые предложили всем женщинам раздеваться донага, даже из волос, что-то они вытаскивали и бросали в кучу белья и одежды. В углу ямы был сделан сход, и женщины молча шли и автоматически выполняли приказания переводчика ложиться плотнее – ногами к стенкам, головой в середину, ровными рядами, а два гестаповца спокойно расстреливали сверху из автоматов, меняя обоймы…
В одну большую яму фашисты набили столько трупов, что тела торчали и были лишь слегка присыпаны землей. Заставили рядом вырыть еще одну яму, часть убитых переложили в нее, чтобы первую засыпать более основательно. Расстрелянные люди до этого содержались в Чернавчицком еврейском гетто и работали на строительстве шоссе. Полицаи уехали, у ямы остались только немцы. Мы, 12 человек, лежали в ямке метрах в 15 – немцы ходили около ямы, курили, смеялись. Невозможно было наблюдать эту зверскую картину массового убийства людей и ледяного спокойствия палачей. Один из нас не смог смотреть на эту кошмарную картину, ушёл метров на 200 в сторону и лёг лицом вниз и плакал…
Среди расстрелянных позднее были чернавчицкие евреи – Гольдберг, Иерусалимский Юдель, Пытлин, Коржиневич Борис Михайлович (1915г.р., предс. сельпо), Зельцер Абрам Киселевич (1902 г.р.), Зельцер Хуна Киселевич (1906 г.р.), Тарнопольский Ушер Иосифович (1920 г.р.), Езолитский Берко Шмулевич (1921 г.р.), Винниковский Мотель Мошкович (1922 г.р.), Винниковский Абрам Мошкович (1920 г.р.), Вишенгряд Михаил Мошкович (1920г.р.)”…

Из показаний свидетеля Станислава Гжэсюка

«Мяне адправілі у ліку дванаццаці чалавек рыць яму даўжынёй шэсць метраў, шырынёй тры і глыбінёй два метры. Гестапаўцы прыспешвалі, перакладчык сказаў, што, калі мы не ўкладземся ў паўтары гадзіны, нас таксама расстраляюць. Неўзабаве пад'ехаў трактар з прычэпам, які да адмовы быў запоўнены габрэямі з Чарнаўчыцкага гета. Пасля таго як з імі скончылі, быў дастаўлены яшчэ адзін прычэп з людзьмі, і ўсё паўтарылася спачатку. Некалькіх мужчын прымусілі скласці вопратку ўсіх забітых ў прычэп, а потым расстралялі і іх. Калі ўсё завяршылася, нам загадалі зраўнаваць магілу з зямлёй, каб не было прыкметна. Мне вядома, што расстрэлы рабіліся таксама на габрэйскіх могілках у в. Чарнаўчыцы».

Деревня находилась под немецкой оккупацией до 24 июля 1944 года. За это время было уничтожено около 1 тысячи евреев. Уже после освобождения 25 февраля 1945 года, прокуратурой и НКВД был составлен акт о немецко-фашистских злодеяниях в период оккупации д. Чернавчицы. В этом документе указано: в д. Чернавчицы фашисты зверски уничтожили не меньше тысячи мирных жителей. Акт и показания свидетелей хранятся в госархиве Брестской области.

Госпиталь Сорочинского

Уже в первые дни войны в Чернавчицах был организован подпольный госпиталь. Фельдшер местного медпункта Иосиф Игнатьевич Сорочинский осмелился взять на себя рискованное и благородное дело – спасать жизни раненных красноармейцев.

На второй день войны он с помощью нескольких односельчан, медсестры Евдокии Макаровой и братьев Алексея и Николая Бышки, вынес с места вчерашнего боя 13 красноармейцев и скрывал их у себя дома: на чердаке, сеновале, склепе. Так возник подпольный госпиталь, в котором Иосиф Игнатьевич и его помощница 17-летняя медицинская сестра Евдакия Васильевна Макарова, рискуя своей жизнью, спасала от смерти раненных солдат. К 13 бойцам, подобранным сельчанами, позже присоединился Борис Сошников и командир пятой заставы Пётр Богомаз.

Пришлось сорочинскому оперировать солдата прямо на поле: остановил кровотечение, отрезал бритвой, которую очистил йодом, перебитую кисть левой руки. Но для безопасности раненного, который несколько часов находился в медпункте, ночью доставил его в свой госпиталь. Это был политрук 5-й погранзаставы Василий Сорокин. Его тело было изрезано осколками гранаты. Нашёл его Сорочинский во ржи. Лежал солдат окровавленный, раскинув руки. К нему подбежали немецкие солдаты, пнули ногами, чтобы убедиться, что он мёртв. Однако через некоторое время пограничник открыл глаза.

Расстрел Сорочинскому угрожал ежедневно. В деревне появилась немецкая машина с радиорупором. Из динамика всё время доносилось: «За невыполнение приказов германского командования – расстрел. За укрывательство советских солдат – расстрел!». Однако страх отступал перед волнением, как спасти раненных. Поняв, что держать в амбулатории даже одного раненного было небезопасно. На всякий случай на дверях медпункта написал по-немецки и по-русски: «Ахтунг! Тифус! Карантин!».

Просуществовал госпиталь Сорочинского в Чернавчицах почти полгода. Поправившись, солдаты один за другим покидали госпиталь. Все жители знали о существовании госпиталя и чем могли помогали Сорочинскому. Однажды фельдшер пришёл в церковь. Народу в воскресенье здесь было много. Сказал им: «Люди добрые, вы знаете, что я прячу раненных советских солдат. Лечу как могу. Как и вас лечил. Но теперь мне трудно всех их хорошо кормить. Знаю, у каждого из вас семья, дети, но прошу вас: помогите, кто чем может».

И односельчане откликнулись, помогли, как смогли. Следующим утром вышел Сорочинский на крыльцо дома и увидел несколько буханок хлеба, куски сала, картофель и другие продукты питания. И так было часто.

Фашисты узнали о госпитале. Однажды они ворвались во двор Сорочинских. В сарае нашли раненных. Один из них сорвал повязку с Петра Орлова. Из раны хлынула кровь. Убедившись, что в сарае находятся тяжелораненные, ушли, никого не забрав. Через некоторое время солдаты через линию фронта добрались к своим. Однако трагическая судьба ожидала брата Сорочинского Фёдора. Неожиданно появились гитлеровцы и в сарае нашли одного брата, которого тут же застрелили.

Во время освобождения Бреста от немецко-фашистских захватчиков обратилась к Иосифу Сорочинскому группа разведчиков 61-й армии генерала Белова с просьбой помочь одному из тяжелораненных солдат. Рискуя жизнью (неподалёку была размещена немецкая воинская часть), Сорочинский сделал всё, что смог, а затем потаёнными тропами провёл бойцов к линии фронта.

После войны к Иосифу Сорочинскому приезжали спасённые им Пётр Георгиевич Орлов из Московской области, Сергей Степанович Шевченко с днепропетровщины. Получал Сорочинский и множество писем от своих бывших пациентов, особенно увеличилось их количество после того, как на Всесоюзном радио прозвучал радиоочерк «Старый фельдшер». Вот строки из письма бывшего председателя пятой погранзаставы Василия Сорокина, который работал после войны машинистом сталеразливочного крана на Нижнетагильском заводе: «Закончил войну в Германии, в 76-й гвардейской дивизии 2-го Белорусского фронта. Имею правительственные награды. Спасибо Вам, Иосиф Игнатьевич, вы спасли мне жизнь. А на свадьбе своей, как вы и предсказывали, я-таки станцевал гапак».

А вот что написал Сорочинскому бывший рядовой Сергей Степанович Шевченко, которого Иосиф Игнатьевич избавил от гангрены (после войны животновод из деревни Вербовка Днепропетровской области): «Я вам, Иосиф Игнатьевич, обязан вдвойне. Вы меня не только подобрали раненого, спрятали, но и ещё спасли от гангрены. Вовек не забуду. Кланяюсь всем жителям Чернавчиц. У меня три дочери. Всем дал наказ: если отца любите, то любите и не забудьте фельдшера из Чернавчиц, что на Брестчине, который геройски спасал красноармейцев».

А вот как отзывался о Сорочинском Илья Максимов, бывший рядовой, а в послевоенный период начальник цеха стеклянного завода в посёлке Уфинском, на Урале: «Сорочинский Иосиф Игнатьевич до позднего вечера 22 и 23 июня ходил по полю и собирал нас, раненных в бою с фашистами. Потом переодевал в гражданскую одежду. Ему особенно помогали сестра Евдокия Ивановна Макарова, а также семья Рабчинских».

В своё время председатель Президиума Верховного Совета Республики, Герой Советского Союза Василий Иванович Козлов, когда ему рассказали об Иосифе Игнатьевиче Сорочинском, сказал: «Таких людей фашисты не могли победить, поставить на колени. И подвиг чернавчицкого медфельдшера будет служить образцом стойкости, мужества и отваги за правое дело».

Патриотический поступок Иосифа Игнатьевича отмечен медалью «За отвагу».